ОСТРЕЕ МЕЧА ОБОЮДООСТРОГО (В. Чернышов, с.12 №70)

«В начале было Слово...» [Ин. 1, 1], – начинает святой евангелист своё повествование. А чуть дальше читаем: Господь сказал: «Исследуйте Писания, ибо... они свидетельствуют о Мне». [Ин. 5, 39].

Из Священного Писания известно о существовавшем некогда праязыке, обладания которым люди лишились в результате смешения языков. Оно последовало как наказание за беззаконное человеческое стремление стать богами самим, иначе говоря, за желание низвести Небо до собственного уровня. Причём первая Вавилонская башня «свободы» как памятник своеволию и гордыне была построена именно мысленно, на уровне идеи, а уже потом приступили к возведению её и въяве...

Наукой о преданиях и сочинениях духовного характера (агиографией) подтверждено существование некоей, говоря современным языком, всеобъемлющей суммы идей, «глобального банка невербальной информации» – универсального Логоса. Как ни назови, этот Божественный Логос, этот Высший Смысл неизменно пребывает вне зависимости от тех способов передачи информации, которыми в разные эпохи обладало и обладает ныне человечество. Потому так важно внимание к Слову: ведь именно слово, текст, язык – это своего рода ключ к важнейшей информации, которая содержится в глубинах Божественного Смысла и Вечного Духа, сокровенных от падшего человека.

Велика ответственность человека за слово – и помысленное, и, тем более, произнесённое. Святитель Феофан Затворник писал: «Говоря, ты рождаешь слово. Ты произнёс слово – и оно никогда уже не умрёт, но будет жить до Страшного Суда. Оно станет с тобой на Страшном Суде и будет за тебя или против тебя». Поэтому словами можно возвышать, очищать и облагораживать людей, прививать им веру, радость, возрождать в них любовь и милосердие, сообщать душе мир и спокойствие. И наоборот – осквернёнными словами можно убивать, отравлять душу, заражать всеми видами страстей, греха и порока, растлевать чистые сердца и отравлять существование окружающих.

Святитель Игнатий Брянчанинов рассуждал так: «...Каждое слово, сказанное и написанное в духе мира сего, кладёт на душу печать свою, которой запечатлевается усвоение души Миродержцу. Необходимо в таких словах, исторгнутых увлечением и неведением, покаяние. Необходимо установить в сердце залог верности Христу, а отпадение сердца от верности по немощи нашей – врачевать немедленно покаянием и устранением от себя действий, внушённых неверностью, сделанных под влиянием духа и духов, нам льстящих и вместе жаждущих погибели нашей».

У колыбели русского книжного языка стояли святые первоучители Кирилл и Мефодий. Перевод книг Священного Писания на церковнославянский язык надолго определил судьбу русского литературного языка. Церковнославянский язык на русской почве впитал в себя элементы языка национального, и постепенно он стал не только языком письменности, но и языком разговорным. Носителями этого литературно-разговорного языка вначале были представители духовенства, и Церковь, являясь объединяющим началом в жизни русского народа, содействовала сохранению этого языка на больших пространствах Русской Земли. Будучи языком книг Священного Писания и языком Богослужения, он приобщал население к кругу понятий высокой нравственности. Приобщение народа к миру христианской культуры в её византийском облачении в тот период – большая заслуга Церкви перед русской культурой.

С перемещением политического центра Руси из Киева на северо-восток под влиянием общей опасности, грозившей со стороны татар, переместился и центр церковного управления. Образованное сильное государственное единство было возглавлено Москвой. К этому времени книжный язык уже в значительной степени подвергся влиянию русского народного языка. И, объединив в себе черты северорусского и восточнорусского говоров, именно тогда создался великорусский язык, которому суждено было стать выразителем всей русской национальной культуры.

Выходцы из среды киевского духовенства, занявшие в то время в церковной иерархии весьма видное положение, принесли с собой и особые языковые навыки юго-западной Руси. Стиль их проповедей оказал большое влияние на «высокий» стиль русской поэзии XVIII века. В начале XVIII века церковнославянский язык в его чистой форме постепенно оттеснялся в специальную область чисто церковной литературы, а реформа азбуки при Петре Великом в 1708 году ещё прочнее укрепила размежевание на литературу светскую и духовную...

Особенность русского языка заключается в наличии в нём двух равноправных основ: слоя церковнославянского и слоя народного языка. Это даёт нашему языку возможность придать понятию особую смысловую окраску: скажем, оттенок возвышенного, торжественного драматизма – или простой печали путём применения слов «высокого» или обычного стиля. Русский язык необычайно гибок, образен и богат. Николай Трубецкой утверждал: «Сопряжение церковнославянской и великорусской стихии, будучи основой особенностью русского литературного языка, ставит этот язык в совершенно исключительное положение. Трудно указать нечто подобное в каком-нибудь другом литературном языке».

«От избытка сердца говорят уста», – свидетельствует Писание [Мф. 12, 24]. Как замечательно отметил наш современник протоиерей Артемий Владимиров: «Слово – это вершина айсберга, дрейфующего в пучине сердца. Оно – лакмусовая бумажка, которая выдаёт и обнаруживает сокровенные чувствования души, делает их явными и понятными для натур чутких и проницательных». Исследователи русской словесности пишут, что формы проповеди, зародившиеся вместе с христианским мировоззрением, создали русское литературное слово и дали нам Достоевского, Толстого, Владимира Соловьёва, Есенина, Пастернака, литературу и культуру Серебряного века с его стремлением постичь человека во всей сложности. «Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок; всё зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное название ещё драгоценнее самой вещи», – писал Н.В. Гоголь.

Русский язык явился в полном смысле языком-мостом, сакральным «удерживающим началом», языком собирания и взаимного культурного обогащения. Борьба с Церковью и насаждение безбожия у нас в стране имело своим следствием оскудение русского языка, подрыв в нём одного из существенных элементов, связанного с наследием вековой православной культуры. «Библия» в советское время не только не входила в разряд изучаемых источников культуры, но и вовсе исчезла из популярных словарей русского языка. Не зная библейских и евангельских сюжетов, человек «нового общества» потерял свои корни, он не мог разобраться ни в сокровищнице русской иконописи, ни в смысле великой живописи Возрождения...

Отец Сергий Булгаков прозорливо сказал об этом так: «Если уж искать корней революции в прошлом, то вот они, налицо: большевизм родился из матерной ругани; да он, в сущности, и есть поругание материнства всяческого: и в церковном, и в историческом отношении. Надо считаться с силою слова, мистическою и даже заклинательною. И жутко думать, какая тёмная туча нависла над Россией, – вот она, смердяковщина-то народная!..»

В советское время даже появился тип начальника-демократа, близкого к своему народу, а «близость» эта повсеместно выражалась в употреблении ненормативной лексики... А сегодня, к сожалению, сквернословие активно метастазирует в литературу, драматургию, кино, телевидение, в драматический театр и даже в оперу. Такое время: вокруг нас многие пьют, нюхают, колются – и неудержимо сквернословят!.. Отчего? «Посмотри, небольшой огнь как много вещества зажигает! И язык – огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет всё тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем от геенны... Язык никто укротить из людей не может: это неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда. Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, сотворенных по подобию Божию...», – писал апостол Иаков [Иак. 3, 5-7].

Язык всегда устанавливает общность между людьми: и в пространстве, и во времени – в нём единство многих поколений народа. Ведь посредством языка приобщаемся мы к духовному опыту наших предков, обретаем их понимание смысла человеческого бытия. Разрушение языка, обеднение его разрушает и эту общность. Поэтому «никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших», – наставляет апостол Павел [Еф. 4, 29]. И святитель Тихон Задонский продолжает эту мысль: «Сквернословие есть яд, умерщвляющий душу».

Воистину «слово Божие... острее всякого меча обоюдоострого, проникающего до разделения души и духа... и судящего помышления и намерения сердечные» [Евр. 4, 12].

В православной традиций владение внешним словом – речью – представляется чем-то второстепенным по отношению к созерцанию внутреннего Слова. В соответствии со святоотеческой традицией, это созерцание выполняет, говоря современным языком, не только информационную, но и некоторые другие, не вмещаемые в падший человеческий ум функции. Владеющий внутренним словом стяжает дары Благодати; овладевает и присущими слову энергиями, среди которых и такие как способность повелевать стихиями и животным миром, и дар утешения... Так, простое приветливое слово-обращение «Радость моя!» в устах святого Серафима Саровского, как это достоверно известно, способно было разрешить груз самых тяжких сомнений, забот и тревог, наполнить душу миром и покоем.

По тексту Владимира Чернышева