ИЗ «ЗАПИСОК ПОЖИВШЕГО ЧЕЛОВЕКА» (с.12 №103, Василий Киляков)

04.03.2021

ИЗ «ЗАПИСОК ПОЖИВШЕГО ЧЕЛОВЕКА»

Ребёнок, девочка неполных двух лет, ещё и не говорит отчётливо, только слогами. Глаза любопытные, синие, озорные...

Глядя на неё, думал: сколько ей, этой девочке, придётся ещё перетерпеть, понять, почувствовать. И воспитания, и огорчений, связанных с воспитанием и испытаниями... Сколько ей ещё наживать опыта, а главное — зачем? Ведь всё кончается одним и тем же для каждого из нас. Это «наживание опыта» и сочувствия, умения сострадать через свою боль и сопоставление с другими — было бы никчёмной глупостью, если б душа не могла относить этот опыт туда, в пакибытие своё... Нет, тут, верно, важен даже не сам опыт, а именно «изделие», полученное от всей жизни. И именно выковка этого «изделия», выковка души человеческой. Бог — скульптор душ, но больше даже через чужие руки работает Он. Порой враждебные нам руки. Мы обижаемся на молоток и напильник в Божьих Руках — так, как обижались бы именно на Руки Творца. И все мы — незаконченные изделия, пока ещё живём и дышим, пока в силах хоть что-то менять в себе по своей воле и Воле Создателя... Он держит нас, Он работает над нами. Трудится неустанно, обваливая нас в песке и тлене и притирая друг к другу. Обкатывая нас, как морские голыши, друг о друга. И именно море, океан — вот что наиболее как стихия идентично самой жизни, образу нашего бытия... Море, стирающее наши (друг о друга и каждому) бока.

Что же из этого следует? Зачем мы, «обкатанные», Ему? Неужели только такие мы и сможем продолжать бытие в «иномире»? Иногда этакое «притирание» трагически и внезапно конечно. О чём это говорит? Лишь подтверждает то, что «у Бога все живы». Для Бога нет никакой разницы, дышишь ты или ушёл к Нему. Плоть — вовсе не подтверждение этой жизни. Так скульптор или кузнец после того, как затвердеет изделие, доводит его напильником или молотком, сбивая лишнее...

Девочка, присмирев, смотрела мне в глаза. Она, верно, кое-что уже понимает. А я думал о том, желал бы я снова стать вот таким первоизделием, глиной, самородком — и вновь испытать боль приобретения опыта, зачатков нравственности? Желал бы я оказаться на её месте и, испытывая этот мир, баловаться в нём? Какое же изделие пожелает вернуться в скалу, в глину, в ничто?

* * *

Судя по обилию боли и всяческих перипетий в жизни человека, одна из главнейших целей жизни — в воспитании именно воли. Терпение и смирение — качества, о которых так много говорит Церковь. Не податливость и слепая покорность, вовсе нет, даже напротив: следствие воспитанной, готовой уже воли к Божьим приказам, к приятию Промысла, к отсечению своей воли — вот величайший героизм и цель жизни. Главный же показатель созревшей воли — способность побеждать именно себя: «Победа из побед — победа над собой».

Но для чего Богу волевой человек — или это значит, что Богу нужен воин? Не генерал, не майор, а именно солдат. Но, в таком случае, каковы же условия существования «там»? Если не мягкотелость, а именно жёсткость по отношению к себе и воля — как первейшие качества, необходимые для жизни с Богом в «иномире»? Значит, благолепие и беспечность Рая — выдумки? В иномир необходим только сложившийся, крепкий человек. Не расслабленный и благостный нюня — но кремень, истый воин, твёрдо верящий своему военачальнику в духе.

Это обстоятельство хорошо понимали первые святые, именно отсюда — тяжкий ежедневный их труд, вериги («Гнету гнетущего мя»), юродство, стояние на камне, бдения. И смерть, наконец — как последний экзамен, самый жёсткий и бесповоротный, — то есть несдача экзамена, отказ, бегство с поля боя не прощается Главнокомандующим. Часовой, покинувший пост, потому что было холодно или дождливо, нестерпимо морозно или страшно от приближения врага — такой солдат не годен и на следующую ступень. Ступень, следующую для жизни души, может перешагнуть лишь мужественный. А эта жизнь «по ту сторону», несомненно, есть; и несомненно, что бытие здесь — лишь подготовка в мир иной. А значит, настоящая борьба — не здесь, а именно там. Именно там — бой, а здесь — лишь подготовка. И борьба там много сложнее, чем испытания здесь, раз туда отбирают лишь избранных, достойно выдержавших первые трудности здесь. Отсюда и вывод, что «духи злобы поднебесной» — вовсе не выдумка досужих бездельников. Не случайно святые в Православии не только выдерживали бой уже в реальном мире, но даже и усложняли его: носили вериги до крови, и пост, и бдение, и постоянная молитва (то есть внимание к голосу Главнокомандующего, угадывание его Святой Воли).

* * *

Теперь я многое повидал и думаю, что жизнь любого человека — сама по себе уже подвиг. Доказать это просто. Каждый, если вспомнит самые свои трудные и неуютные в этом мире дни, обратит внимание на то, что когда прошло некоторое время, те дни вспоминаются гораздо легче, даже и не без удовольствия, не без ностальгии по давней страшной жизни. И это при том, что сегодня при воспоминании о тех тревожных днях нам всё-таки комфортно. Уже это одно доказывает, что минувшее, ушедшее — всегда лучше настоящего, каким бы оно ни было. И, в свою очередь, подсказывает нам, что жизнь — всегда и любая — есть нелёгкий труд. Если бы не свойство нашего мозга стирать из памяти страшное, негатив, жить было бы невозможно.

Порою на судьбу нашу выпадают будничные, незаметные, но великие подвиги, о которых так никто никогда и не узнает. По прожитым годам мы смотрим на эти труды наши как бы с берега в бурю на тонущие корабли. «Настоящее уныло <...> Что пройдёт, то будет мило», — гениально заметил А.С. Пушкин. То же понимают и напоминают нам о том же и святые Православия. О том, что жизнь — великий труд, знают именно они, и лучше многих из проживших.

Силуан Афонский, когда у него диагностировали рак, пустился в пляс. Старцы благодарили Бога, когда чувствовали отпуст. И это не слабость: они понимали, что отработали уже свою страду в этой жизни, что Бог отзывает их из мира заслуженно. Бог призывает — значит, пора и отдохнуть. «Нет, нет, пора костям на место, — говорила моя бабушка по матери, прожившая длинную жизнь, оставшаяся вдовой в двадцать лет после войны с детьми. — Нет, нет, пора, пора... под тополя».

Но человек, едва ли не каждый, старея, держится, хватается за ветхое своё жилище, за бренное тело своё. Ему, этому человеку, приготовлены уже хоромы светлые на Высоте, в Свете, в Покое и в Радости. А он — нет: мёртвой рукой вцепляется-держится за то, что есть — за убогое, старое, больное и нищее. «Но крепко вцапались мы в нищую суму», — писал Есенин, который и в двадцать был уже умудрён талантом от рождения, как бы впитал опыт поколений крестьян-христиан. Нельзя отказываться от жизни в духе.

* * *

Каждый из нас приходит на эту землю, чтобы решить свои задачи. Найти свои ответы через боль и скорбь, холод и отчаяние. Но ответ на решённые задачи должен совпасть с ответами Божьими. А чтобы сошлось с ответом Божьим, указанным в конце задачника, необходимо задачник дорешать до конца, от корки до корки. У кого-то нет ума. У кого-то воли, у кого-то — ни того, ни другого. Третий не даёт труда себе даже и задуматься. А многие, даже и до глубокой старости в умственном здравии дожившие, не только не в состоянии успешно решать свои задачи, но даже просто не в состоянии понять смысл того или иного вопроса: «Что требуется отыскать?» И как же это странно! Не может же у жизни быть таким низким КПД по осуществлению Божьего Замысла о человеке!..

И вот ноябрь. И листья, и яблоки в саду под окнами опали. Деревья голые сиротски продуты и костяно, мёртво качаются под ветром. Но наверху болтается одно яблоко. Как же и почему лишь оно одно и не упало? Непонятно. Птицы, подлетая, проклевали яблоко насквозь — но оно не падает, болтается от ветра, как теннисный мячик, скачет, как привязанное, но не падает. Какова его задача? Кормить ли собою, телом своим — птиц? Или это дело случая: дожить, довисеть до невероятных заморозков? Или оно — некий Прометей растительного мира, бунтарь, саможертвенность которого очевидна?
И счастье ли вот этакое долгожительство, когда клюют и используют многочисленные замёрзшие птицы ли, дети ли, внуки, правнуки — благо ли? Решение ли это итоговой Божьей задачи, даже и практический экзамен? Не яблоком ли таким проеденным доживали и ослепший А. Лосев, и В. Шаламов, и Д. Лихачёв? А во многих семьях старики? Но это примеры и приметы всем нам: «Держаться за ветвь жизни до последнего», по непостижимой для нас Воле Самого Создателя.

* * *

Ребёнок трёх лет, девочка, внучка. Прибежала ко мне, просит развернуть карамельку — и ждёт. Я разворачиваю эту карамельку, освобождаю от слипшейся бумаги и вижу столько счастья от ожидания гостинца, что мне вдруг становится чрезвычайно, почти до боли жаль её! И сердце моё вдруг разогревается таким сочувствием к её простоте и безобидной радости от сущего пустяка. Я осознаю вдруг, какая «дорога из жёлтого кирпича» длиною в жизнь ждёт её, сколько всего и всякого ей суждено пройти, что становится так мучительно-нестерпимо... Я нахожу ещё конфетку и угощаю её ещё раз. И вновь столько счастья и столько невыразимой радости! Как же мало, ничтожно мало надо для счастья этим маленьким безобидным и трогательно-наивным людям — детям!.. Конечно, и огорчить их может тоже любой пустяк, и огорчить невероятно глубоко.

А ведь и я (теперь в это даже и не верится, так это было давно!) был таким же простым и наивным. Что и куда делось?..

Послушайте, я точно знаю, что все мы и каждый из нас вот так же просили у Бога благословения родиться на этой земле — как она, эта девочка, ждёт от меня конфетку. И мало того, мы ждали от Него этого подарка: прийти в эту жизнь. И мы Ему разве не казались наивными до слёз, до трогательного жаления нас? И не от этого ли «воспоминания» души так защемило моё бедное сердце много пожившего уже человека?!.

Василий Киляков

Назад